В этом очерке снова пойдет речь о произволе властей. В очередной раз мы столкнулись с этим на привокзальной площади, пытаясь сесть на поезд. На сбивчивом французском я пытался объяснить полицейскому, что мы всего лишь бедные туристы и не можем давать взятки. В какой-то момент я даже упомянул, что мы работаем на церковь, что, конечно, было полным враньем, судя по нашей грязной одежде и запущенному внешнему виду. Он начал веско постукивать дубинкой по своему правому бедру и взглянул мне в глаза. По крайней мере, мне так показалось, потому что его глаза были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, но я все равно чувствовал, как он смотрит прямо на меня, попутно объясняя, что может случиться, если мы не заплатим. Произнеся свою угрозу, он улыбнулся.

Не могу понять, почему я назвал его гримасу улыбкой потому, ведь в ней было столько злости и ненависти. На лице обычного человека это выражение могло бы сойти за улыбку, за презрительную ухмылку. Время работало против меня. Мне очень хотелось, чтобы все поскорее закончилось, но то мгновение, казалось, продолжалось целую вечность. В конце концов, к нему подошел один из солдат, что-то прошептал на ухо, и они вместе отошли в сторону. Затем подошел полицейский и широкими взмахами дубинки уменьшил длину очереди. Несколько человек были вынуждены уйти в конец очереди, плача от отчаяния. Теперь все старались, чтобы непредсказуемая дубинка не заставила их выйти из очереди. «Солидарность», - подумал я в то время, как суровые женщины вытолкали меня из очереди, и мне пришлось быстро отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить удар увесистой дубинкой.

Прошло еще пару часов. «Господин Боди! Господин Боди!» - В дверь стучала Мама Амандин. «Пришло время уезжать». Поначалу я никак не мог понять, зачем нам такой большой грузовик, потому что пассажиров было немного, но по мере того, как мы неторопливо двигались вдоль пыльных грунтовых дорог в южном направлении, постоянно по пути подбирая селян, я понял, что это был единственный местный транспорт во всем регионе.

Людей набивалось все больше, и в каждой деревне, пусть даже в ней было всего несколько домиков с соломенными крышами, находился полицейский участок, в котором нужно было отмечаться. Щедрые на печати офицеры тратили ценное место в наших паспортах, занимая его своими огромными совершенно ненужными штемпелями о въезде-выезде.

Я отчетливо помню участок в деревне Нъянга, где офицер попросил нас еще раз тщательно просмотреть взглянуть на доску объявлений, несмотря на то, что мы и так уже долго ее рассматривали. Этот офицер занимался чем-то вроде коллекционирования шокирующих фото и собрал у себя в кабинете мрачную коллекцию снимков мертвецов. Фото неудачного отсечения головы убийцы при помощи мачете заставило меня снова вспомнить о Поле Пол-лица. Повешенный грабитель, человек со вспоротым несколькими ударами мачете животом. Были там и фотографии воров, привязанных к похищенным вещам возле полицейского участка на целый день, чтобы все могли на них посмотреть. Жертвы автокатастроф, несколько непонятных смертей (непонятных в основном по причине моего плохого французского) и, наконец, самая страшная из них - человек, повешенный в лесу.

Начальник полиции объяснил, что это был политический оппонент президента (позже я понял, что, скорее всего, он был одним из партизан, которого поймали бойцы вооруженных отрядов, подконтрольных правительству). Его не только повесили, но и плеснули кислоту в лицо и на тело, в результате чего он выглядел, словно тающий воск. Все эти снимки были безвкусно сделаны, выставлены на показ, после чего шеф местной полиции лично снабдил их подписями с тревожащей смесью серьезности и игривости .

Опять привокзальная площадь, и опять борьба за билеты. Нас выпихнули из длинной очереди, за место в которой мы так отчаянно боролись. Мы прошли 300 метров назад и поняли, что, если встанем в самом хвосте, на поезд нам никак не попасть. Мы в отчаянии смотрели на большую толпу, и тут вдруг к скверу около здания вокзала подъехали два микроавтобуса, и из них вышла группа молодых белых людей. «Вон мой троюродный брат!» - закричала моя подруга Эйли и показала на кого-то из вновь прибывших. Мы подошли к ним. Вдруг снова появилась надежда на то, что нам удастся сесть на поезд.

Это была группа молодых христианских миссионеров, которая отправлялась на поезде до города Долиси, где их ждало очередное задание. Конечно, церковь обо всем позаботилась, и молодым миссионерам позволили сесть на поезд первыми, к великому неудовольствию всех тех, кто ждал своей очереди.

Эйли и я шли рядом с группой, опустив глаза, пытаясь вести себя как можно более по-миссионерски. Это сработало. Мы пробрались в вагон вместе с избранными, и тут же воспылали неописуемой благодарностью к католической церкви, от которой мы всегда старались держаться в стороне. Зайдя в вагон, мы получили еще одну наглядную картинку местной коррупции - за небольшую плату наши дешевые билеты мгновенно превратились в билеты первого класса.